Добавить статью Наша с Любимым правдивая история (ч. 2)

 

Продолжение. Начало в газете «Родная газета» № 12(50) 2013 г. (издано в газете «Родовое поместье» 12(48) 2013 г.).

 

Жара. Он ехал к себе домой в старом, гремящем деталями, прокуренном трамвае. Смотрел в окно, не видя домов и людей, деревьев, машин… Смотрел, будто был слеп. Думал. Пожалуй, среди других его лицо не слишком выделялось бы, но глаза… Они выдавали. Яркие, живые. Глаза бездомного пса…

Давно, очень давно он брёл по жизни, как придётся, не зная, куда и зачем идёт. Вроде к чему-то стремился, каким-то целям. Но всё было не более чем ложь, самообман. А в сердце огромной чёрной дырой зияло одиночество. Пустоту не могли заполнить друзья и родные. У них не было того тепла, без которого замерзала его душа. Он умирал, и только один человек на земле мог его спасти. Точнее, одна…

Он мечтал найти её, но никак не получалось. Звал. Душа исступлённо кричала во тьму. Но никто не отзывался. А когда боль подступала к самому горлу, он с неимоверной силой сжимал кулаки, стискивал зубы покрепче, чтобы ни в коем случае не позволить даже слабому стону прорваться наружу. Плакал тихо, когда никто не мог услышать. Плакал как ребёнок, и сердце разрывалось… Об этом знала лишь только бесконечная хрустальная высь, куда бросал он угрозы, мольбы, требования.

Иногда она виделась ему во сне. Но лишь на миг. А потом он просыпался и шёл в толпу искать до боли родные глаза среди сотен тысяч чужих, смазанных карикатур.

Возвращаясь под вечер, один, запирался в своей комнате и забывался в проблемах повседневности. Материальная эта реальность создавала иллюзию жизни, счастья. Там он мог быть кем угодно, мог получить что угодно, завоевать хоть весь мир. Игра так красиво подло и бессердечно ему врала. Он слушал эту ложь, потому что сам так хотел. В жизни настоящей становилось невыносимо. Он предпочитал вот так скромно потихоньку умирать, чем каждый день, каждый час в лицах окружающих читать безразличие, непонимание, отчуждение. Умирать в своих иллюзиях, никому не мешая, забывая, как плачет навзрыд, рвётся в клочья сердце. «Я совсем один, – думал он. – Никто не любит меня, и сам я никого не люблю… Зачем живу? Зачем? Кому нужна моя никчёмная жалкая жизнь? Я смогу измениться, смогу стать сильным. Но зачем мне это, если её не будет рядом, если нет тепла в груди? Для чего сажать сад, если он в первые же морозы погибнет? Я умру без неё, и пусть это случится быстро, если она не спасёт меня, не изменит».

В его сердце, словно пламя лампадки, назло всем попыткам его уничтожить, горел огонёк тепла. Он то угасал, будто засыпая, то вдруг вспыхивал в груди ярким обжигающим солнцем. Оттого так горячо и больно становилось покрытому льдом, замерзающему сердцу. Но огоньку всё труднее было выживать. Ведь любое пламя гаснет, если ничто его не поддерживает. А снаружи северной вьюгой выла разъярённая зима, ломилась в дверь со всей силой, грозя разнести в щепки нехитрый, слабенький запор, погубить, до конца заморозить ненавистный пульсирующий огонёк. Сдерживать бешеный натиск никто не стал. В последний миг, когда ледяным ветром вышибло дверь, огонёк взметнулся ввысь, выбросив навстречу ему сотни искр. И погас в замершем, задушенном очаге, спокойно тихо, как засыпают дети после бурного, весёлого дня.

Зима торжествовала в новом завоёванном ею доме. Только она не знала, что одна из выброшенных огоньком искр, которые сразу поглотила вьюга, лишь одна самая маленькая выжила, устроившись в недоступном сухом уголке. И теперь она потихоньку тлела в самом тылу холода, оставаясь до поры незамеченной, набираясь сил. Лёд усыпил сердце в железных объятьях. Оно не сопротивлялось, зная об искорке, надеясь, что когда-нибудь от неё загорится новое пламя, ярче прежнего.

Недолго зиме радоваться. Придёт весна, смеясь ручьями, капелями, лучась солнечными бликами омоет сердце тёплыми дождиками. Лёд вдруг расплачется от тепла, от нежности, и отпустит он сердце. Потом в этот пустой заброшенный дом лёгкими невесомыми шагами войдёт, заботливо глядя вокруг, усталая странница. В уголочке, улыбнувшись, отыщет искорку. Очаг воскреснет, станет теплей. Гостья, напевая, закружится по дому. И беспорядок, оставленный зимой, исчезнет под ласковым взором, в ловких женских руках. Когда работа завершится, всё найдёт свои места, избавившись от пыли и грязи, гостья бросит дорожный плащ в огонь, тихо засмеётся, скажет: «Остаюсь!» – и поселится в сгоревшем сердце навсегда. А холод не сможет больше заморозить возрождённый, хранимый ею очаг.

Трамвай начал сбавлять ход перед очередной остановкой. Парень вдруг как бы очнулся от своей задумчивости. До его дома оставалось ещё две остановки. Но он встал со своего места и вышел, до конца не осознавая, почему. Просто почувствовал, что так надо. Перешёл дорогу, в чём, казалось, не было рациональности. Пройдя мимо остановки несколько шагов, он вернулся и стал внимательно вглядываться в пестроту приклеенных на железную стенку, каждое о своём кричащих объявлений. Что-то из всей этой информации выхватило его зрение, а память сохранила. Что-то необыкновенно важное… он стоял, разыскивая это «что-то». И нашёл. Маленький листок бумаги извещал о собрании какого-то клуба. Всё бы ничего. Только на этом собрании планировалась встреча с певцами-бардами. Ему нравились их песни, гитарные переливы, словно тихонько в каждую нотку, в каждое слово вплетались звуки души.

Он пошёл какими-то дворами, напряжённо задумавшись. «Выбирай, – вертелись мысли в его голове. – Если ты пойдёшь туда, жизнь твоя изменится. Или не ходи, тогда всё останется как было».

Прошло несколько дней. Он всё думал и не мог решить. Наконец, устав вести бесконечные споры с самим собой, твёрдо прервал их. «Пойду!» – и ничто уже не могло ему помешать.

Он уже сильно опаздывал. Но, словно по заказу, подошла нужная маршрутка. Никаких препятствий, задержек на всём пути.

 

* * *

Стояло яркое утро. Она умывалась и спорила с матерью:

– Ну зачем туда идти? – ворчала та. – Дома куча дел. На носу школа, а ты и не думала готовиться.

– Но мама… Мамочка! Я должна там быть! Вся жизнь моя от этого зависит, мама, – на глаза девушки от волнения набежали слезы.

Мать, удивлённая такими словами, замолчала ненадолго. А потом уже без раздражения в голосе, даже чуть извиняясь, ответила:

– Что ж… Если так… Тогда одевайся быстрее, опаздываем.

Они собрались. Девушка шла к автобусной остановке едва не бегом. Мама за ней еле успевала. Подъехал автобус, и они, не сбавляя шаг, запрыгнули в него. Сердце девушки отбивало сумасшедшую чечётку. Мысли были полностью сосредоточены на том, что вот-вот свершится, перевернёт её жизнь с ног на голову. Она не замечала ничего, и только торопила время. Неведомое, неотвратимое надвигалось со страшной, древней силою, стояло уже на пороге реальности. Но страшно не было. В сердце звенели колокола радости, кружилась голова от восторга, от близости волшебства, в которое горячо верила девушка. Всю жизнь, насмешкам и лжи назло.

Минут через пять она выбежала из автобуса и, не чувствуя под ногами земли, помчалась дальше.

– Ты куда так летишь? Успеваем ведь, – откуда-то сзади крикнула мать.

Но девушка шла так быстро, как только позволяли ноги. «Успеть… Увидеть… Не пропустить взгляд…».

«Что увидеть? Куда успеть? Чей взгляд?»…

Мысли с бешеной скоростью проносились в голове. Лишь отдельные их отрывки удавалось поймать.

Так, совершенно не замечая решительно ничего вокруг, она вошла в просторный вестибюль Дворца культуры. До начала собрания оставалось полчаса. Она села напротив главного входа и стала рассматривать прибывающие толпы. Старая привычка. Чего-то всё искали её глаза и не находили никак. Взгляд выхватывал из толпы какое-то лицо, потом другое, но ни на ком надолго не останавливался. Кого-то не было ни в одном сборище.

Ближе к началу в двери повалил сплошной людской поток. Входило много мужчин, женщин, молодых, старых… Просто безликий поток нарисованных, смазанных лиц. Словно в мире не осталось живых. Лишь тени, прикинувшиеся людьми. С минуту она всматривалась в этот поток кого-то не находя в нём.

А в вестибюль всё втекала пёстрая, гудящая, как пчелиный рой, толпа со своими планами, идеями, высокими целями…

И вдруг… глаза… серые живые глаза. Как яркая вспышка во тьме, свежий порыв ветра в склепе, раскат грома среди безмолвия и зноя, этот взгляд ошеломил девушку, заставив вздрогнуть. Мысли обрушились все сразу. Взгляд бездомного пса…

Она узнала его. Того, кого ждала днём и ночью, всегда-всегда искала. Где-то в уголке в сознании пронеслось: «ОН!.. – она испугалась, сама себя перебила: – С чего бы?». Но сердце её колотилось отчаянно. А парень всё смотрел ей в глаза, пока не споткнулся. Затем он прошёл в зрительный зал, поддаваясь напору толпы. Девушка осталась на своём месте. «Так нельзя! – отговаривала она себя, – ведь я его только и буду видеть пока идёт собрание. А потом навсегда потеряю. Он просто уйдёт домой… И смотрел-то на меня, наверное, чисто из интереса. Дома его, может, девушка ждёт. Я ему не нужна. Но зачем, зачем у него такой взгляд? Всю жизнь именно эти глаза искала я везде, и вот сегодня нашла. Он даже не подойдёт, наверно. Так не бывает… Я себе выдумала сказку и поверила в неё. Что ж… Пусть так. Я всё равно буду ждать и верить. Реальность жестока, мне будет больно, если сказка разобьётся. Но некоторые чудеса встречаются в реальности. Я буду верить… Вдруг получится? А если больно будет, вытерплю. Лишь стану умней. Боль закалит меня».

Все отговорки были бесполезны и бессмысленны. Девушка вновь заглянула в поток входящих людей. Всё те же толпы. Только для неё они больше не были интересны. Она отвернулась и пошла занимать места в зрительном зале.

Где-то по дороге встретилась ей мама. Вместе они подсели к одной знакомой – светловолосой, улыбчивой женщине. Заговорили с ней. Рассеянно, мимолётно девушка окинула взглядом занавес сцены, ещё не полный зрительный зал слева от себя, справа, впереди…

Там где-то на третьем ряду сидел человек с серым взглядом. Он тихо и грустно смотрел ей в глаза, словно сквозь пространство и время звучала мольба: «Помоги мне! Ты видишь, я замерзаю. Я… умираю… без… тебя…». Звучала тихонько, ненавязчиво. Так журчит ручей, бегущий по камешкам, так ветер шепчет что-то нежное осенним деревьям, баюкая их, так в лесу или в поле шуршат снежинки, ложась на ветки, дороги, тропинки… «Помоги… Только ты… Ты одна это можешь сделать… Помоги!.. Ты одна… Только ты…» – слова слышала девушка, не находя места себе под серым взглядом бездомного, ненужного никому человека. «Кто он? – в отчаянии думала она, пытаясь спрятаться хоть за рядом сидящую знакомую. – Почему вместо сцены он смотрит на меня? Мы во многом похожи… Боже! Ведь я сейчас полюблю его всем сердцем и душой всею! И даже если больше никогда не увижу. Зачем моя любовь такая сумасшедшая? Но, может, как раз такая и нужна. Она спасла бы его, счастье подарила». Девушка в растерянности уставилась не видящими глазами на сцену. «Да что это такое?! – в жуткой панике неслись чувства, переходя в шёпот, – что же ты делаешь со мной?! Смотри на сцену… Прошу! Там люди поют, на гитарах играют так хорошо, говорят интересно. Ты ведь любишь песни бардов. Так смотри, слушай, чем я интересней их? Только стихи и есть у меня, и те не слышит никто… Я несчастная очень, а ты достоин счастливой девушки. Она тебя согреет. А я сама замерзаю в этих каменных джунглях. Не хочу… Не хочу делать тебя несчастным! Не хочу любовью своей мешать тебе жить!».

 

Продолжение в следующем номере.

 

Мансурова Яна, участник форума «Анастасия.ру», http://forum.anastasia.ru/post_863254.html#863254