И вдали от телекамер, от статей бюджета и национальных проектов кипит жизнь: в снежных просторах ярославских, смоленских, новосибирских полей, в родовых поселениях. Триста поселений по всей России. Стучат топоры, кладутся венец на венец свежие брёвна срубов будущих родовых поместий. На морозе звук короткий, не распоёшься, хотя и просит душа. В зале подмосковного ДК "Восточный" молодёжь, изо всех уголков страны слетевшись из своих поместий на эту сцену, поёт часа четыре подряд. Посиделки с размахом, с микрофонными усилителями. Хотя гитары принципиально — акустические. Поют песни собственного сочинения, "в бардовском варианте". Хотя иные гармонии просят оркестровки. Но всяческими украшательствами здесь пренебрегают — по молодости, горячности, в пику попсе. Ещё здесь поют хором. И водят хороводы вокруг "посадочных мест".
У всех этих молодых и не очень людей — поместья на русской земле, по гектару минимум. Новые землевладельцы. Попоют здесь в ДК, разъедутся в леса и долы, на хозяйство. А кто легче на ногу — в "караван". Это, как гастроли, только безо всякой коммерческой основы, на голом энтузиазме. Когда после концерта — шапка по кругу. Сюда, в "Восточный", и возвращаются после "караванов". Делятся впечатлениями.
Лирическая сила обычной бардовской песни у этих ребят подкреплена созидательной идеей. Исток их музыки и лирики один — предположим, Визбор. Но если даже сам Визбор в конце пути внёс в свои песни коммерческий элемент, то его "продолжатели" на грушинском фестивале теперь устраивают вообще пивную тусовку. Барды родовых поместий держатся в своих песнях высокого жизненного содержания. Никакой чернухи, никаких щенячьих страстей. Жизнь и любовь — в самом высоком понимании. Это их ниша. Потому что под ногами каждого молодого исполнителя в буквальном смысле родная земля, гектар собственного поместья.
В тот вечер в ДК "Восточный" все были талантливы по-своему. И коробейники с рукоделием. И народные педагоги со своим взглядом на школу. И начинающие менеджеры, организаторы общенародного дела родовых поместий. Среди молодёжи, устремившейся на землю, конечно же, обнаружился и тот, кто умело организует подобные вечера. Этот молодой человек рассказал, как он договорился с залом Московского университета для концерта "певцов родовых поместий". Как отлаживает маршрут "от Полтавы до Одессы".
С его слов я понял, что прижившееся в России пространство такого вот позитивного творчества решено распространять на все соседние страны. Причём каких-то особых усилий для этого не требуется. Есть сайт в Интернете. Туда "заходят" все желающие и, вдохновившись идеей, сами организуют и концерты, и обретение родовых поместий. Как грибы, растут центры позитивного творчества. Впереди — фирменный фестиваль "Пробуждение". Начнётся он первого апреля, продлится месяц. Будут задействованы многие клубы и Дома культуры Москвы. Объедут ближайшее Подмосковье. Мечтают в конце концов провести заключительный концерт в Кремлёвском дворце съездов с поддержкой новой правительственной программы наподобие "Алло, мы ищем таланты!" После чего этим парням и девушкам будет открыт путь на центральные каналы телевидения, руководство которых пока что предубеждённо смотрит на их "позитив".
На сцене появляется энергичный молодой человек, который "только что с поезда". Приехал из очередного "каравана". Рассказывает, что впереди у сторонников позитивного образа жизни — экспедиция на теплоходе по Оби. Так сказать, торгово-культурный караван. Сибирская земля — она чистая и светлая, говорилось со сцены. А Ханты-Мансийск — светоч, образец города будущего. Ни одного рекламного щита. А только панно с изображением счастливой семьи, уголков природы края, городской архитектуры. И удивительной красоты университет, сами интерьеры которого зовут к учёбе. После ёмкого рассказа о сибирской поездке звучит песня. Сначала "общая", та, которую знает весь зал и подпевает. Слова такие: "Спешите делать добрые дела. Ведь этот день не повторится. Открытой чтобы дверь была, когда любовь в сердца стучится"…
Землепроходца сменяет на сцене новичок движения. Совсем молодой парнишка. Ждёшь от него вполне объяснимого наива, а он с деловым предложением к собравшимся. У него грузовичок. Он может оказать помощь в перевозке тяжестей.
Он хотел бы минут двадцать поговорить, чтобы в подробностях изложить свой бизнес-план. Но ему дают только две минуты. Желающих выйти на эту сцену слишком много.
Является публике дюймовочка в рубище странницы. С гитарой в руках. Если кто-то из поездки, то она сегодня вечером, буквально через два часа — в поезд. И караваном — по России вместе с такими же, как она, позитивистами, анастасийцами. Поёт колыбельную: "Спи, сыночек маленький, мой цветочек аленький…". Далее нечто лирико-философское. "Когда звучит молитва, я смотрю в небеса с вдохновением, в направлении пения…"
Судя по высказываниям, стихам впоследствии я сделал вывод, что здесь признают единобожие, но не верят в конец света. Верят в конец тьмы. Так сказал Алесь — молодой человек с длинными пшеничными волосами. Недаром, подумалось, в его имени есть отзвуки от Леля. В своих песнях он оказался — обаятельный артист, в комментариях, репризах — состоявшаяся серьёзная личность из новой волны молодых.
В конце посиделок, когда всё завершилось общим хороводом, мне удалось немного поговорить с ним.
— Я приехал из Краснодарского края. Так сложилось, что уже четыре года мы небольшим семейным составом — жена, собака и я — путешествуем по России, по родовым поместьям, которые создаются тут и там. Ездим, поём песни. Такие случаи бывают, будто иллюстрации к мысли о том, что слово, песня — вещь материальная. Она способна многое в человеке изменить. Вот прошлым летом на пути из Краснодара в Саратов мы решили добираться автостопом. Останавливается крутая "мицубиси". Спрашивают, куда надо. Отвечаем. Хорошо, говорят, мы готовы подвезти, только не знаем, как вы к бандитам относитесь. Говорю, мол, везде есть хорошие люди. А самый главный у них — самый пьяный. Приказывает мне налить водки. Требует выпить. А я не пью. Отказываюсь. У них это считается оскорблением. Начинается, как они говорят, прессуха. Стращают. Гитару обещают сломать. А я говорю, давайте я вам лучше спою. Садимся на обочине. Пою им песню, которую буквально за два дня до этого написал. "Глаза в глаза" называется. Спел песню — тишина. "Братан, ты мне душу согрел! На тебе денег. Есть хочешь? Поехали в ресторан, мы тебя накормим". Я сумел отказаться. Распрощались. Через минуту возвращаются. Главный выскакивает из машины. "Слушай, братан! У нас кореш на поселении сидит. Тут недалеко. Поехали, ты ему споёшь". Пришлось садиться, давать крюк сто километров. Петь "корешу". Он прослушал. Хватается за мобильник, набирает номер жены и говорит: “Таня, сейчас тебе петь будут”. Пришлось в сотовый петь. С тех пор я окончательно убедился, что в любом человеке есть что-то светлое и доброе…
Дом на своём гектаре, своё родовое поместье я строить только ещё начинаю. Сметы, планировка, покупка материалов. В процессе родилась песня "Я построил дом".
"Я построил дом на родной земле. И однажды в нём счастье поселится. Зацветёт весной белая сирень, сбудется всё то, что пока лишь снится. Птицы прилетят и совьют гнездо. Пусть у нас в саду будем им светло"…
Тут верят в силу слова. В материальность мысли. Тот же Алесь рассказал, как замыслил однажды стать таким человеком, чтобы его возили на машине, а он бы смотрел в окно и любовался природой. Вот такой вдруг образ жизни ему пригрезился. Тогда он был ещё вполне городским человеком и искал работу. Совершенно отчаялся. Наконец, предложили должность в фирме. Прошёл все тесты. Приняли. И что же? Оказалось, что это работа торгового администратора. Нужно ездить на машине по торговым точкам области и принимать заказы. Все сошлось: его возили, а он любовался природой. Это было сказано так, к слову о том, что мысль — материальна. И зал согласно загудел в ответ.
Здесь мечтать не вредно. Мечтателей здесь ценят. И когда им говорят: эй, мечтатели, спуститесь-ка на землю, — то они отвечают: мы давно спустились на землю, на свой гектар в своём поместье, но в мечтах забрались ещё выше, под самые облака.
Тут мыслят не в эсэнгэшных, а в славянских границах. Не маршрутами, а караванами. Разъезжаются по Сибири и по Украине. В Украине будут находиться двадцать пять недель — по количеству незалежных областей. "Земля, моя, вставай!" Так будет называться. Ведущий спрашивает, правильно ли произносит по-украински. Из зала поправляют. Есть знатоки мовы.
Есть мастера старинных, забытых музыкальных инструментов, если можно так называть длинную трубку, внутри которой пересыпаются мелкие камушки, и она звучит, как серебряный дождь. Завораживает. Шумовая музыка называется. Первооснова нотной и основа рок. Дождь шумит в трубочке, а "музыкант" поёт: "Зоренька моя светлая да по небу разливается…" И оказывается, больше ничего не требуется для игры воображения. Остальное зависит, что у кого на душе.
Этот с трубочкой был народный педагог. И он рассказал о школе нового типа, которая действует в одном из поселений. О том, как можно качественно образовывать детей в родовых поместьях, если даже они находятся очень далеко от традиционных учебных заведений. Классы в этой школе разновозрастные. Звонков с урока и на урок нет. Нет делений на урок и перемены. Дети не сидят за партой по сорок пять минут. Система оценок тоже отменена. Но уровень знаний таков, что четвероклассники проходят программу восьмого класса.
Звучит объявление: "Палата ремёсел города Жуковский начала свои занятия. Ждём вас с детьми. Там мы учимся делать традиционные русские куклы, игрушки из натуральных материалов. За столиком в конце зала — выставка Жуковской палаты ремёсел. Подходите. Смотрите".
Сообщается далее, что любимца публики Алеся ждут в Тверской области в родовом поселении "Терема". Там он проведёт несколько вечеров. И опять — песни…
Московская морозная полночь сияет огнями. Следующее за ней утро — сверкает снегом химической белизны в предместье Переславль-Залесского. Барды возвращаются в свои поместья. Навещают соседей по родовых поселениям. Везут в иномарке и меня, показывают, рассказывают. Тут большую роль играют женщины. Они деловиты и домовиты. На них держатся поселения. У одной такой моей спутницы в голове — вся история поселений. Она восторгается главой местной сельской администрации Александром Федькиным.
— Пять лет назад мы приехали к нему и предложили выкупить паи для поселений. Он сначала не поверил, что мы хотим освоить брошенные земли. Жить здесь постоянно, детей рожать и воспитывать. А когда поверил, то всё сделал для того, чтобы быстрей оформить документы, сам ездил в Ярославль, в земельный комитет, хлопотал. Его можно понять. Людей в деревнях не осталось, всё вымирает и рушится. А тут — молодые, здоровые, непьющие валом валят. Такой отзывчивый попался администратор.
Помню, как первый раз приехала сюда, на место будущего поселения. Лето, жарко. Все пошли к реке, а я — к местным мужчинам, они сидели на лужке, выпивали. Порядок знаю. Приехали какие-то чужие, бродят, а не здороваются — это сельчанами осуждается. Поздоровалась, подсела к ним, разговорились. Спрашивают, чем угостить. "А огурцы у вас есть?" У матери, говорит один, есть, в подполе полно. Никто не ест. Ну, говорю, неси. Куплю банку за сто пятьдесят. Он руками замахал. Только за полтинник соглашается. Торг совершили. Сидим дальше, разговариваем. У него оказались семь "лишних" гектар земли по паям. Покупаю! Да у нас срубы недорогие. Вот и хорошо! Нам дома поставите! А то тут от безделья дурью маетесь. Они сразу телефоны дали, просили звонить. Видно, что соскучились по настоящей работе. Потом они нам очень помогли.
Самое важное в деревне, когда приезжаешь, поздороваться с местными. Я сама деревенская, знаю. Родом из Владимирской области. Родная деревня до сих пор снится. Туда меня и тянуло поселиться. Но получилось немного в стороне. Ничего. Думаю, что если бы точно на родине поселилась, то уже не нашла бы того, что встаёт перед глазами в воспоминаниях. А на новом месте, в родовом поселении столько новых знакомых, друзей нашлось. Все стали как родные. И все деятельные, полны сил. А в традиционной деревне — одни старики доживают. Родство — понятие такое, что может быть и не кровным, а очень крепким, теплым. Старший брат у меня живёт в одной из южных областей, сестра во Владимирской области. Когда приезжаю к ним, то испытываю, конечно, самые тёплые чувства. Ну, а в ежедневном общении рядом со мной совсем другие люди, близкие по духу.
А к родственникам приедешь — песни не те, книги не те. Посылаю им нашу литературу, записи наших песен, фильмы про нашу жизнь. Просвещаю. И вот муж одной знакомой, там на родине, так увлёкся книгами про Анастасию, что тоже загорелся идеей родового поместья. К нему ещё около пяти человек присоединилось. Вот какая сила у слова. Люди становятся активными. А то ведь так жаль — столько земли пропадает. Я из детства помню — какие были сады! Теперь все в запустении. По дороге на Суздаль ещё остался один такой огромный сад. Хоть бы кто выкупил его или в аренду взял. Туда вся Владимирская область ездит собирать бесплатные яблоки. Я тоже езжу, заготовки делаю. Сад сто двадцать гектаров. Никто за ним не ухаживает, а он всё плодоносит. Мечтаю есть яблоки с родной земли. Не хочу, чтобы привозными торговали, в которых даже червяки не живут. Зачем они нам, когда своих может быть полно. Виноград, алычу, вишню, черешню, персики на местном подвое можно выращивать — по своему опыту говорю. Винограда шесть кустов посадила и — все прижились.
Надо сказать, что у меня есть хорошая дача в ближнем Подмосковье. Но я её совсем забросила. Мне нужен простор, свобода, чем больше гектаров, тем лучше. В поселении жизнь не сравнишь с дачной. Это как в другой стране. Атмосфера совсем другая. Никаких высоких заборов. Никакой "крутизны" и чинодральства. Все свои, все друзья. А там — вторая Москва. Одноэтажная. Но со всеми её остальными "прелестями". Теперь мне кажется, что там даже плоды невкусные какие-то стали. Нет, я теперь буду осваивать просторы. Мне одного гектара теперь мало. Я вкус к большим пространствам почувствовала. Много земли не бывает. Лишь бы власти не мешали. Вот в Белгороде, говорят, сам губернатор идёт во главе движения за родовые поместья. У них там вроде бы и местный закон принят о поселениях. Молодцы!
А у нас, во владимирских поселениях, местные власти в большинстве своём и сами ничего не делают, и нам всяческие палки в колеса вставляют. Поля зарастают, а им всё равно. Мы люди настойчивые. Покоя им не даём. Так они то в больницу от нас спрячутся, то ещё что-нибудь придумают.
Вот, смотрите, подъезжаем к "Благодати". Люди здесь первую зиму провели в вагончиках. На следующую уже построились. На третий год уже первые дети стали рождаться. Теперь всё вокруг цветёт. Жаль, что зимой едем. Ну, да и летом сюда от Москвы — два часа. Побывайте обязательно. Много молодых. Есть и пожилые. В Москве пенсионеры многие тунеядствуют. А здесь на пожилых любо-дорого посмотреть. Они и проживут на пенсии вдвое больше московских. И кусок земли родной детям оставят. А то ведь на неё много разных желающих…
Снег горной чистоты, сухой, сыпучий по-цыплячьи пищит под ногами. Мы гуськом движемся по холмистым полям. Одолеваем долгие зимние гектары, запарились. Нежданно грохочем на крыльце деревянного терема коренной поселенки. Она тут уже пять лет. Дом срублен из полуаршинных (тридцать сантиметров в диаметре) жёлтых, молодых брёвен. В советских деревнях никто уже не плетет таких венцов. Все из бруса, на гвоздях. Былинный дом. А на козырьке крыльца — изделие космической отрасли. Солнечная батарея — панно из сотен зеркал величиной с оконную раму. От неё провода тянутся в сени и далее — в жилище. Ведут нас в печное, краснокирпичное тепло и уют экологически чистого жилища. Во времена обживания использовали здесь керосиновые лампы. Но как только обзавелись солнечными батареями — духу от них не осталось в прямом смысле. Керосином пропахли было все комнаты. Не для того из города уезжали.
Провода от солнечной батареи ведут к большому автомобильному аккумулятору. От него — по лампочкам. Даже долгими зимними вечерами здесь не страдают без телевизора, хотя если кому приспичит, то и на двенадцати вольтах запустят ящичек. Здесь на досуге ходят в гости, или живут своей душой, глухим пространством ночи, звёздами и ветрами за окном. Такая жизнь на первых порах даётся нелегко. Но зато потом — человеком становишься, частицей вселенской. В городских потрясениях от рождения до смерти таким не бывать, так и уходят люди, не пережив главного на Земле.
Конечно, и свечи используют. Чего же лишний раз аккумулятор сажать. Стоят огарочки в подсвечничках.
Зайцы, лисы прямо под окном петли вьют. А лыжи охотничьи не в чести. Тяжёлые они. И на обычных до гостей добредёшь без проблем. А в магазин сгоняет бравый поселянин на УАЗе, переоборудованном в небольшой тракторок.
Держали сначала в "Благодати" три лошади. Потом одну. А теперь и вовсе безлошадные. Не прижились лошадки. Без них неплохо обходятся. Может быть, ещё их время не пришло.
Зимой округа далеко видна. На километры. Тем более, что стоим мы на самом высоком месте. И вокруг нас — холмы, холмы. И на каждой высотке — дом. Какое-то чудо.
А рядом, за рекой — останки когда-то большой, старинной деревни. Мумии — домики зелёные, в три оконца и с одинаковыми крохотными балкончиками под коньком. Все как есть пустые. Я их более двух десятков насчитал. А было, говорят, раза в три больше. Село было с церковью. Приход. Где теперь это всё? А вот где, рядом. В другом, следующем воплощении. Потомки коренных жителей, пускай и косвенные, вернулись на эту землю. Только они теперь и не барские, и не черносошные, и не удельные, и не отрубные, и не колхозные, и не совхозные, а родовые-поместные, земляные люди нового времени и с новыми песнями.
Газета «ЗАВТРА» №10 (694) от 07 марта 2007 г. Александр Лысков
0
0
